Там на портретах строги лица, И тонок там туман седой, Великолепье небылицы Там нежно веет резедой. Там нимфа с таицкой водой, Водой, которой не разлиться, Там стала лебедем Фелица...
Я спал, но мне было душно, потому что солнце уже пекло меня через штемпелеванную занавеску моей каюты. Я спал, но я уже чувствовал, как нестерпимо горячи становятся красные волосики плюшевого ворса на этом мучительно неизбежном...
Пусть травы сменятся над капищем волненья, И восковой в гробу забудется рука, Мне кажется, меж вас одно недоуменье Всё будет жить мое, одна моя Тоска...
Я — чахлая ель, я — печальная ель северного бора. Я стою среди свежего поруба и еще живу, хотя вокруг зеленые побеги уже заслоняют от меня раннюю зорю....
Нет, не жемчужины, рожденные страданьем, Из жерла черного метала глубина: Тем до рожденья их отверженным созданьям Мне одному, увы! известна лишь цена...
Но для меня свершился выдел, И вот каким его я видел: Злачено-белый — прямо с елки — Был кифарэд он и стрелец. Звенели стрелы, как иголки, Грозой для кукольных сердец... Дымились букли...
Но для меня свершился выдел, И вот каким его я видел: Злачено-белый – прямо с елки – Был кифарэд он и стрелец. Звенели стрелы, как иголки, Грозой для кукольных сердец... Дымились букли...
Падает снег, Мутный и белый и долгий, Падает снег, Заметая дороги, Засыпая могилы, Падает снег... Белые влажные звезды! Я так люблю вас, Тихие гостьи оврагов! Холод и нега забвенья...
Падает снег, Мутный и белый и долгий, Падает снег, Заметая дороги, Засыпая могилы, Падает снег... Белые влажные звезды! Я так люблю вас, Тихие гостьи оврагов! Холод и нега забвенья...
Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.
Печален из меди Наш символ венчальный, У нас и комедий Финалы печальны... Веселых соседей У нас инфернальны Косматые шубы... И только... банальны Косматых медведей...